Прибалтика и Средняя Азия в составе Российской империи и СССР

Прибалтика и Средняя Азия в составе Российской империи и СССР: Мифы  современных учебников постсоветских стран и реальность социально-экономических подсчётов.

А.А. Данилов, А.В. Филиппов (ред.)

Авторы: А.И. Колпакиди, А.П. Мякшев, И.В. Никифоров, В.В. Симиндей, А.Ю. Шадрин.

Доклад подготовлен на основе материалов социально зна­чимого проекта, поддержанного грантом Фонда подготов­ки кадрового резерва «Государственный клуб» в соответ­ствии с распоряжением Президента РФ от 16 марта 2009 г. № 160—рп «Об обеспечении в 2009 году государственной поддержки некоммерческих неправительственных органи­заций, участвующих в развитии институтов гражданского общества».

Проект «Организация системных информационных обме­нов по неконфликтной трактовке совместной истории в молодежной среде России и стран постсоветского про­странства». Грант номер 468—03, выдан Фондом подготов­ки кадрового резерва «Государственный клуб» некоммер­ческому партнерству «Центр общественных технологий».

РЕЗЮМЕ

Социально-экономическое и социально-культурное развитие нерусских народов в составе СССР было одним из государ­ственных приоритетов. Был взят курс на ускоренное экономиче­ское, культурное и социальное развитие национальных окраин на основе значительной и всесторонней помощи нациям и народно­стям со стороны более развитых районов страны, и прежде всего со стороны русского народа.

Националистическая историография балтийских стран создала миф о высокоразвитой рыночной экономике независимых Латвии, Литвы, Эстонии 1920—1930 гг. Но в период независимости про­мышленность Латвии и Эстонии деградировала. Уровня промыш­ленного производства 1913 года Эстония и Латвия за весь период их независимого существования так и не достигли. В Латвии, на­пример, машиностроительная продукция составила в 1940 г. всего 40% от уровня 1913 года.

Школьные учебники балтийских стран уверяют учеников, будто в СССР народы Балтии подвергались эксплуатации со стороны «то­талитарной империи» посредством вывоза в другие республики продуктов труда. Однако анализ показывает, что от межреспубли­канского обмена прибалтийские республики как раз выигрывали.

В Литве за последние советские годы только в 1970-1972 гг. раз­меры произведенного национального дохода превосходили разме­ры используемого. В последующие годы разность между исполь­зуемым и произведенным национальным доходом была постоянно в пользу первого и к 1988 г. достигла почти 10% к произведенному национальному доходу. Те же тенденции обнаруживались и в Эсто­нии. Если в 1970 г. разность между используемым и произведен­ным национальным доходом составляла 0,9% к произведенному, то в 1980 г. — 5%, а в 1988-м — уже 12,8%1.

Однако действие механизма перераспределения в СССР отнюдь не исчерпывалось прямым перекачиванием ресурсов из одной час­ти страны в другую. В куда более широких масштабах перераспре­деление осуществлялось в скрытом виде: при помощи системы цен, налогов, отраслевых дотаций и т.п. Государство, определяя хозяй­ственные приоритеты, тем самым создавало преимущества тем республикам, в которых была велика доля производств, подпадаю­щих под государственную протекцию. Это относится в первую оче­редь к прибалтийским республикам, где главное место в народном хозяйстве принадлежало машиностроению, легкой и пищевой про­мышленности. В то же время продукция добывающих отраслей по­ставлялась по заниженным ценам. Таким образом, произведенный национальный доход прибалтийских республик в значительной мере складывался путем присвоения части национального дохода других республик СССР, прежде всего России и Украины. По подсче­там латвийского экономиста А. Малинковского, величина присвое­ния этой стоимости Латвией в 1987 г. составляла 22,8% от величи­ны всего произведенного национального дохода республики.

Мир знает крайне мало примеров модернизации исламских стран. Советские республики Средней Азии — один из них, и едва

ли не самый успешный. Темпы роста промышленного производства с 1913 года по 1986 год по республикам Средней Азии были сле­дующие: в Узбекистане — в 103 раза; в Киргизии — в 480 раз; в Таджикистане — в 195 раз и в Туркмении — в 94 раза. Темпы роста валовой продукции сельского хозяйства с 1913 по 1986 год соста­вили: в Узбекистане — 8,1 раза; Киргизии — 8,3 раза; Таджикистане — 11,8 раза и Туркмении — 8 раз.
Для сравнения: рост экономики Японии в период с 1952 года по

1973 год (известен как «японское экономическое чудо») составлял в среднем 10% в год. При этом это был самый высокий экономиче­ский показатель среди капиталистических стран во время «холод­ной войны». В Японии с 1953 года по 1960 год объем промышлен­ного производства увеличился в 2,6 раза. А затем этот показатель начал постепенно снижаться.

До присоединения Туркестана к Российской империи медицин­ское обеспечение населения региона отсутствовало. Просто не бы­ло врачей — их замещали «народные целители». К этому следует добавить жуткую антисанитарию и несоблюдение жителями про­стейших правил личной гигиены. Настоящим бичом местного насе­ления в это время были периодические эпидемии инфекционных заболеваний. В начале прошлого века в Бухарском эмирате на 100 тыс. жителей был всего один врач, зато на каждые 50 человек

— мулла. При Советской власти удалось не только создать эффек­тивную и общедоступную систему здравоохранения, но и ликвиди­ровать большинство инфекционных заболеваний (например, оспу, малярию и холеру). До вхождения Туркестана в состав Российской империи там не существовало светских учебных заведений. В СССР была создана система всеобщего среднего образования, открыты институты и университеты. По уровню высшего и среднего образо­вания республики Средней Азии обгоняли даже европейские стра­ны. Так, в Узбекской ССР в 1981 году на 10 тысяч человек населения приходилось 173 студента, в то время как в Австрии — 85, Англии

— 90, Италии — 131, Франции — 158 студентов, не говоря уже о со­седних Иране (46) и Турции (68).

Ключевые показатели здоровья и образования населения, дос­тигнутые в советских республиках Средней Азии 40 лет тому назад, соседними государствами либо достигнуты лишь в настоящее вре­мя, либо не достигнуты до сих пор.

Советское правительство на деле стремилось к тому, чтобы на­роды Средней Азии в кратчайшие сроки смогли достичь значи­тельного повышения уровня экономического развития и культуры. В 1922 году РСФСР открыла Туркестанской АССР кредит на иррига­цию в размере 3 млн 460 тыс. рублей золотом. В следующем году на ирригационные работы без условий было отпущено 6 млн рублей золотом, в 1924 году — 7 млн рублей золотом.

В СССР республики Средней Азии, внося свой вклад в общесоюз­ную экономику, были дотационным регионом, так как ввоз на их территорию продуктов питания, товаров народного потребления,  сырья, продукции тяжелой и легкой промышленности значительно превышал вывоз.

Фактически это означало, что среднеазиатские республики про­давали значительно меньше товаров, чем приобретали. Последст­вия отрицательного торгового сальдо компенсировала Москва.

Ежегодно депутаты Совета Национальностей и Совета Союза принимали законы о государственном бюджете, узаконивающие ещё один вид дотаций: различные отчисления от общесоюзных на­логов и доходов в бюджеты союзных республик. Так, если Россий­ская Федерация могла оставить себе в 1971 г. — 36,8%, в 1975 г. — 42,3%, в 1982 г. — 37,9% собранного на её территории налога с оборота, Украина — соответственно 32,3%, 43,3%, 55,2%, Латвия — 33,2%, 45,6%, 37,3%, Эстония — 41,9%, 59,7%, 54,4%, то Казахстан — 100%, 100%, 39,3%, Таджикистан — 100%, 99,1%, 58,0%, Узбеки­стан — 95,8%, 99,8%, 92,3%, Киргизия — 83,5%, 93,2%, 96,7%, Туркменистан — 100%, 100%, 90,9%. Темпы капитальных вложе­ний в экономику союзных республик в 2—4 раза превышали анало­гичные показатели для России. Особенно страдало из-за перекач­ки ресурсов в национальные окраины социальное развитие русско­го села.

Руководство СССР сознательно шло на жертвы со стороны цен­тральных районов страны, и прежде всего России, во имя преодо­ления отсталости национальных окраин. В Политбюро (как к нему ни относись) даже возникали споры по этому поводу. Председатель Совета министров РСФСР в 1971—1983 гг. М.С. Соломенцев в начале 1970-х годов в поездке по Брянской области видел целую деревню, с Великой Отечественной войны (свыше 25 лет!) живущую в зем­лянках. М.С. Соломенцев вспоминал: «Когда… Брежнев рекомендо­вал меня на должность… я поставил лишь одно условие: перестать затюкивать Россию. Леонид Ильич, помнится, не понял меня, спро­сил: «Что значит затюкивать?». Я объяснил: отраслевые отделы ЦК и союзное правительство напрямую командуют российскими ре­гионами и конкретными предприятиями, руководствуясь больше интересами союзных республик, чем самой России, Госплан также ставит во главу угла интересы союзных республик, оставляя России лишь крохи с общесоюзного стола».

Таким образом, сегодня мы имеем дело с полностью мифологи­зированной «исторической экономикой» («экономической истори­ей») в постсоветских странах. Реальность же такова: при всей нело­гичности политической системы и межнациональных отношений в СССР, именно эта антиколониальная нелогичность сделала воз­можным мощное дотационное развитие национальных окраин Со­ветского Союза.

ВВЕДЕНИЕ

Статус своих территорий в составе Российской империи и СССР учебники истории Азербайджана, Грузии, Казахстана, Кыргызстана, Молдовы, Узбекистана оценивают как «колониальный» и, соответ­ственно, квалифицируют русских как «колонизаторов», осуществ­ляющих «колониальную политику» и «колониальное угнетение» народов. В школьных учебниках культивируется миф о СССР как «тоталитарной империи», проводившей политику «русификации», где «отсутствовала национальная государственность» и «угнеталась национальная культура».

Важно не только то, о чем говорится в школьных учебниках. Не менее важно, о чем умалчивается. Кратко можно сказать — обо всем хорошем, что получили народы бывшего СССР от проживания бок о бок с русским народом. Если какие-то положительные изме­нения в жизни нерусских народов все же происходили и не упомя­нуть о них никак нельзя, то они, если верить современным школь­ным учебникам новых независимых государств, совершались ис­ключительно вопреки «имперскому центру» и его политике.

Если существующие тенденции продолжатся, то всего через по­коление, то есть через 20—25 лет, реальные события даже бли­жайшего XX века будут прочно забыты населением. В сознании на­родов бывшего СССР будет сформирован образ России как злове

щей империи, которая уничтожала, подавляла и эксплуатировала их. Поэтому так актуальна сегодня память о реальной жизни нерус­ских народов в СССР, и прежде всего — память о том, что хорошего получили эти народы от России и СССР.

Настоящий доклад ставит своей целью противопоставить созданным в новых независимых государствах мифам об «угнетении» в Российской империи и в СССР нерусских народов реальность ди­намичного социально-экономического и социально-культурного развития советских наций. Сделаем это на примере семи постсовет­ских стран (Кыргызстана, Латвии, Литвы, Таджикистана, Туркме­нистана, Узбекистана, Эстонии), принадлежащих к разным и, можно сказать, противоположным по культурно-цивилизационной при­надлежности и уровню социально-экономического развития ре­гионам — Прибалтике и Средней Азии.

ПРИБАЛТИКА

1. Прибалтика до присоединения к России

Территория современной Латвии и Эстонии до 1917 г. называ­лась Прибалтикой, Прибалтийскими или Остзейскими губерниями, в то время как Литва включалась в Северо-Западный край (Запад­ные губернии).

В современной прибалтийской официозной историографии, в том числе и в учебной литературе, отчетливо проводится мысль, что с древнейших времен конфликты местного населения с Россией были чуть ли не единственной формой контактов с ней и носили экзистенциальный характер. Одновременно они являлись лишь ча­стным случаем конфликта Востока и Запада. Вот как трактует по­ход крестоносцев в XIII в. эстонский учебник А. Адамсона и С. Валдмаа: «Балтийский крестовый поход стал частью конфликта между Востоком и Западом, между католическим миром и православными Византией и Русью. Учебник преподносит это событие с сочувствием к крестоносцам и с позиции самоидентификации с Западным миром. В латвийском учебнике в качестве причин всех бед балтийских племен указываются наличие удобных гаваней и привлекательных торговых путей на территории Латвии, а также «геополитические игры между западноевропейской (германской) и восточноевропейской (славянской) христианскими цивилизация­ми».

Тесные контакты с Полоцким, Псковским и Новгородским кня­жествами (в латышском языке закрепилось за русскими название «krievi» — «кривичи») оказали существенное влияние на латгалов, земгалов и ливов, населявших нынешнюю территорию Латвии. В латышской учебной литературе присутствуют различные трактов­ки происхождения (привнесения) и наличия государственности у предков латышей к XIII веку. Так, в учебнике И. Кениньша, вышед­шем в свет в 1990 г., утверждается: «Под влиянием Руси на землях, которые населяли латгалы, образовались ряд небольших госу­дарств — Ерсика, Кокнесе, Талава». В последующие годы наблю­дался дрейф в сторону преуменьшения роли древнерусских кня­жеств в процессе формирования протогосударственности на при­граничных территориях. В частности, учебник Г. Курловича и А. Томашунса (1999) сообщает: «Степень политической организации балтов на территории Латвии все же нельзя идентифицировать с феодальными государствами западноевропейского типа. Первое го­сударство балтов несомненно создал правитель Литвы Миндаугас. Запоздалый процесс политической консолидации в условиях сравни­тельно высокого экономического развития можно объяснить геопо­литической изоляцией земель балтов от влияния римской и визан­тийской культур».

Вопросы принятия из Руси православия и заимствования лекси­ки, связанной с христианством, упоминаются в учебных пособиях вскользь, без анализа их влияния на духовное и социокультурное становление древних латышей, ход которого был прерван нашест­вием крестоносцев: «...В ХII веке в Ерсике и Кокнесе уже действовали православные церкви, в которых богослужение вели как русские, так и латгальские священники»; «Старейшины Ерсики и Кокнесе при­няли из Руси православную веру. В латышском языке очень многие слова, обозначающие понятия христианского культа, заимствова­ны из языка православных славян»; «О влиянии русских княжеств в Восточной Балтии свидетельствуют также заимствования из славянского языка слов, связанных с христианской религией (baznica [божница, церковь], krusts [крест] и др.)». Следует отметить, что вторжение на латышские территории немецких завоевателей, соз­давших жесткую структуру этносоциального и этнокультурного угнетения, на три столетия задержало формирование письменно­сти на латышском языке. Лишь в ХVI веке появляются зачатки латышской литературы, до середины ХVIII века составлявшие почти исключительно переводы религиозных текстов и краткие утили­тарно-хозяйственные записи. При этом считается, что первой кни­гой, вышедшей из-под пера этнического латыша, стало Евангелие, переписанное в 1270 г. на старославянском языке сыном право­славного священника Юргисом.

Образование централизованного государства в России подается как негативный фактор для всех балтийских народов, так как оно имело «агрессивные устремления»: стремилось «добыть выход к Балтийскому морю», получить контроль над Ригой и Ревелем. Лат­вийский учебник рисует картину ужасов: начиная с конца XV века посылаемые московскими правителями войска неоднократно на­падали на ливонские земли, которые грабили и угоняли в плен их жителей. Так, в 1501 году в северо-восточную часть Латвии (Видзе-ме) вторглось русско-татарское войско, которое «выжгло окрест­ности Алуксне и с большим количеством награбленного и пленника­ми возвратилось в Россию». При этом лишь вскользь замечается, что войска Ливонского ордена «тоже совершали набеги на Русь» .

Одним из первых наиболее ярких исторических прецедентов, ко­гда «агрессивный характер» России приносит прибалтам неисчис­лимые бедствия, указывается Ливонская война. В уже упоминав­шемся эстонском учебнике читаем: «Ливонская война обернулась катастрофой для Эстонии. Большая часть населения погибла. Бес­престанные убийства, грабежи и эпидемии чумы в течение жизни целого поколения ожесточили людей и привели к одичанию. Города и торговля пришли в упадок и никогда уже не поднялись до прежнего уровня развития». Ливонская война продолжалась с 1558 по 1583 годы. Орудовали на землях Ливонии и шведы, и датчане, и по­ляки, и местные ливонские дворяне. Шведский король Иоганн III и французский наемник Понтус Делагарди брали штурмом в Карелии и Ливонии богатые и густонаселенные города и крепости. Все эс­тонские учебники описывают боевые «подвиги» Понтуса Делагар-ди и упоминают тот факт, что он отдал Нарву, самый богатый в ту пору город восточной Балтики, на разграбление и что убито было при штурме 7000 нарвитян. Но вина за разорение возлагается только на Россию!

Точно таким же образом война трактуется и в латвийских учеб­никах: она принесла «неслыханные бедствия латышскому наро-ду», русскими были «полностью разграблены и сожжены» не только замки и немецкие поместья, но и крестьянские хозяйства латышей, а их самих «безжалостно убивали», продавали в холопы. Лишь из-за плохой организации русские вынуждены были усту­пить Ливонию Речи Посполитой и Швеции. При этом русские вино­ваты в том, что латышские крестьяне, помимо оставшихся немец­ких баронов, получили еще и новых господ, а вольный город Рига сдался полякам. 

В действительности же предки эстонцев и латышей, видевшие в русских своих союзников и защитников в борьбе против ненавист­ных угнетателей, выступали в период Ливонской войны «с оружием в руках против своих немецких господ, оказывали содействие рус­ским войскам». Когда большая русская армия под командованием князя Шуйского начала в июне 1558 года наступление в южной части Эстонии, крепости одна за другой открывали свои ворота пе­ред московскими войсками. По свидетельству летописей, окрестное население присягало русскому царю.

Россия ничего не получила от этой войны. Ливония перестала существовать как государство, но эстонцы и латыши не освободи­лись от ига иноземцев. Последствием войны явилась и ликвидация самостоятельного Литовского государства, а также превращение его в часть Речи Посполитой. Утверждалось, что в 1569 г. литовские магнаты оплакивали «погребение и уничтожение на вечные времена вольного и независимого некогда Великого княжества Литовско­го».

В окончательное запустение Ливония пришла после шведско-польских войн (1600—1629), голода 1602—1604 годов, чумы и бес­пощадных польских и шведских набегов. В результате всего этого, местное крестьянское население почти полностью исчезло. Вре­менное устранение России с восточноевропейской арены из-за Смутного времени обернулось для Ливонии еще более страшными войнами, чем Ливонская, эпидемиями, голодовками и нестабильно­стью. По данным эстонского энциклопедического справочника, падение численности населения в 4—5 раз отмечается не после Ли­вонской войны, а в 1620—1640 гг., то есть как раз к моменту окон­чания шведско-польских войн. Восстановление же населения про­исходило в том числе и за счет массового переселения русских кре­стьян. Десятки тысяч переселенцев освоили местное наречие, привнесли свои обычаи, но сменили вероисповедание. Значитель­ная часть нынешних жителей юга Эстонии и Латвии является по­томками бежавших от последствий Смуты русских крестьян.

В XVII веке из провинций Шведского королевства — Эстляндии и Лифляндии — на мировой рынок хлынул все увеличивающийся поток зерна, к концу столетия — более 3,5 млн пудов в год. Девять десятых этого зерна шло не в метрополию, а на амстердамский ры­нок — доходами от продажи зерна покрывались расходы дворянст­ва и внешней политики королевства. В конце века Лифляндию стали называть житницей Швеции. С увеличением земельных владений (мыз) усилился и крепостной гнет, выражавшийся в ос­новном в форме барщины. Чтобы обеспечить развитие и укрепле­ние помещичьего хозяйства, уточнялись и расширялись права фео­далов по отношению к крестьянам. Законоположение, принятое в 1668 году, устанавливало принцип, согласно которому каждый кре­стьянин, имеющий хозяйство на земле какого-нибудь феодала, превращался в крепостного, то есть он сам и его семья, а также не­движимое и движимое имущество, становились собственностью этого феодала.

В 1695—1697 гг. в Прибалтике наступил сильный голод. В одной только Эстляндии умерло 70—75 тыс. человек, примерно пятая часть населения. Тем не менее, вывоз зерна продолжался и в голод­ные годы — только в 1696 г. из гаваней Эстонии было вывезено в Финляндию несколько десятков тысяч бочек зерна.

При шведском господстве сложились и институты самоуправле­ния местной сословной организации остзейского дворянства — провинциальных рыцарств. В Эстляндии это произошло уже в кон­це XVI века, в Лифляндии — вскоре после перехода южной Эстонии и северной Латвии в шведское владычество. Так окончательно ут­вердился остзейский порядок — система феодально-сословных привилегий местного дворянства над эстонским и латышским кре-стьянством.

Положение Литвы в это время также было очень тяжелым. Горо­да и села были разорены. Население в результате военных бедст­вий и эпидемии чумы сократилось почти наполовину. Ограбленные крестьяне часто уходили на чужбину искать лучшей доли. Разоре­ние коснулось и литовских феодалов. Значительное число их вла­дений — фольварков — было разрушено, села опустошены. Бегство крестьян из поместий приобрело массовый характер. Об этом сви­детельствуют законы против беглых 1712, 1717 и 1718 гг. Крестья­не боролись против феодалов и путем восстаний. Известны воору­женные выступления крестьян в 1701 г. в Шауляйской экономии, восстание в 1707 г. в Жемайтии, восстание деревни Скуодас в 1711 г. Одновременно обостряется феодальная борьба и в городах. Особенно острые формы приняла эта борьба в Вильнюсе в 1712 и 1720 гг.

Доклад размещен на сайте Национальной лаборатории внешней политики

Полный текст доклада

Комментарии:

• 13893 просмотра