Довелось мне на днях идти по Кузнецкому мосту. Там и сям мелькают вывески дорогих бутиков. Зрелище сегодня вполне закономерное, но здесь оно - традиционно московское. Если и говорить о засилье иностранцев в России, то это не относится к Кузнецкому мосту. Есть в русской столице такие исторические уголки, каждый на свое лицо. Лицо московской интеллигенции - Арбат. Лицо купечества - Замоскворечье. Лицо деловой Москвы - Китай-город. Лицо отечественной моды - Кузнецкий мост с прилегающими Петровкой, Большой Дмитровкой и Третьяковским проездом. А раз мода - значит, закономерно, иностранцы и прежде всего «вечные французы», на коих еще Фамусов жаловался. Кузнецкий мост и в самые патриотические времена оставался московским рассадником Европы, пережив даже нашествие Наполеона. Как случилось, что этот древний ремесленный Москвы, где со времен Аристотеля Фиораванти лили русские пушки, превратился в заповедный островок московской моды, не потеряв своего русского лица? Тому способствовали два встречных процесса в отечественной истории - появление в русском обществе самого понятия моды вследствие реформ Петра Великого и им же порожденное изменение в отношении России к иностранцам, достигшее апогея во времена Екатерины II. Историческая встреча этих двух процессов состоялась на Кузнецком мосту, который оказался настоящим мостом России в Европу. И ареной стычек полярных сил русского общества. 

Эпоха Петра Великого породила у русских женщин настоящий модный бунт. В допетровской Москве не имели понятия о моде, хотя одежда имела и тогда немаловажное значение в общественном этикете. Горожане носили традиционную русскую одежду, отличавшуюся для разных сословий, во-первых, качеством материала (дорогие заморские ткани привозили купцы-гости), а во-вторых, статусом и количеством одеяний - например, у бояр были шубы, меховые шапки и дорогие кафтаны, а простой народ обходился домотканными сермяжными кафтанами и овчинными тулупами, женщины - сарафанами и душегрейками. Для женщин тоже существовало сословное правило в одежде. Известно, что Иван Грозный убил своего сына за то, что его беременная жена Елена нечаянно попалась на глаза царю в домашней одежде, то есть на ней были надеты не все полагающиеся юбки - а муж осмелился ее защищать. 

Одежду шили своими силами, либо руками крепостных швецов, либо с помощью приглашенных портных, которые часто предлагали уже готовое платье, поскольку одежда была традиционной и не требовала изменений, тем более сезонных. Однако и в то время женская одежда отличалась большей прихотливостью, чем мужская. Оттого ее пошив дольше всех сохранялся в пределах дома, тогда как уже в 1620 году упоминается первый в Москве магазин готового платья - Кафтанный ряд в Китай-городе. 

Моду принесли в Россию петровские реформы. Вполне естественно, что само понятие моды - европейское, и русским не пришлось изобретать колеса: в этой области обращение к иностранным образцам нисколько не умаляет статуса национальных интересов. В те времена начался переход к унифицированной партикулярной одежде, а государевы указы касались общего изменения внешности: мужчинам требовалось брить бороду, носить парик и европейское платье, женщины же, отныне сопровождавшие мужей на ассамблеи и приемы, должны были облачиться в открытые платья с декольте, корсеты, завивать локоны и носить шляпки с чепчиками. Начинания великого самодержца задумывались в первую очередь как способ приобщения дворянства к государевой службе и ее этикету, к физическому труду, для чего и новая одежда создавалась удобной для труда, но вышло, что выиграли от этого больше женщины. Одежда для представительниц слабого пола была не только необходимым способом исполнять свое женское предназначение, - демонстрируя статус и возможности мужа, но и единственной формой самовыражения в обществе, где они не имели прав на образование, службу, социальную и экономическую свободу и прочего равенства с мужчинами. Одежда стала декларацией прав женщины на «индивидуалите» в той мере, в какой позволяли средства ее мужа или родителей. Главное же, что в результате петровских реформ в России появилось светское общество, где мода и туалеты были определенным языком, на котором общались высшие круги, и наряд стал символом светского этикета. 

Отсюда появление с XVIII века модисток, - лучших портних, шивших на индивидуальный заказ, а потом и магазинов парижского платья. Законодателем женских мод всегда был Париж, и столичный высший свет выписывал готовые платья оттуда, минуя модисток. В России главным очагом моды был естественно, Санкт-Петербург, которому стремилась подражать Москва, сама поглядывая на Париж, а на южную столицу старалась равняться вся Россия. Для светских львов таким «маяком» был Лондон, хотя мужская мода не шла ни в какое сравнение с женской. Мужской костюм мог отличаться только качеством ткани, элегантностью покроя, белизной белья. Все остальное было уже признаком дурного тона. 

Высший класс и «порядочные круги» имели сложный комплект одеяния. Женский туалет включал в себя утреннюю блузу «для вставания с постели», утренний капот для зимней прогулки, атласные плащи для теплой погоды (хотя модные журналы не рекомендовали носить плащи, ибо в них и в Париже часто простуживаются), шляпки, платье для визитов, платье для обеда, закрытое платье для вечернего выезда без танцев и открытое бальное платье. Согласно этикету в утренней блузе дамы принимали близких знакомых, девицы же могли щеголять в ней только на глазах отца с матерью. В утреннем капоте принимали гостей и визиты, выезжали в город, к родным, в магазин и в церковь. Эти капоты шили с той степенью роскоши, какую позволяли средства, из отечественного кашемира, дорогой персидской ткани, муара, фуляра и репса, с отделкой бахромой, бархатом, атласом, воланами и кружевами, причем отделка порой стоила дороже самой материи и работы. Шляпка указывала на статус женщины и на ее принадлежность к светскому кругу, и на каждый случай, будь то поход в театр, на бал или на гуляние, была соответствующая шляпка. Она должна была прикрывать лицо от ветра и солнечных лучей, дабы избежать вульгарного загара, и держать локоны, которые нередко крепились прямо на головной убор. В начале ХХ века московский генерал-губернатор издал знаменитое распоряжение о шляпной булавке - поскольку эмансипированные дамы в то время уже свободно ездили на общественном транспорте, их головные уборы, снабженные острыми булавками, представляли собой угрозу общественной безопасности, и отныне им предписывалось надевать на булавки наконечники. 

Само понятие моды подразумевало элитную клиентуру. Лучшие наряды в Москве были у жен высоких чиновников и экономических дельцов. И если блузу обычно шили дома, то за остальными туалетами обращались к модисткам или в дорогие магазины. Их владельцы заказывали новейшие платья у лучших парижских портных, или шили по их образцам. Менее крупные фирмы шили по «последним картинкам» из модных европейских журналов, который присылались из Парижа раз в две недели. 

Лучшими модистками считались француженки - и «законодатели мод» пришли в Россию задолго до Французской революции. Французских портных пригласила еще венценосная Елизавета Петровна, а ее фактическая преемница Екатерина Великая указом от 1763 года позволила иностранцам жить и торговать в Москве с привилегиями. Французы облюбовали район Кузнецкого моста: один из них, портной Фуркасье оставил имя Фуркасовского переулка, где когда-то был его дом. Начало активной французской торговли на Кузнецком мосту предание связывает с графом Иваном Воронцовым, который поселился на Рождественке в середине XVIII века и первым сдал французам в аренду часть своих владений. А после революции 1789 года в Москву хлынули эмигранты. Среди них была знаменитая мадам Мари-Роз Обер-Шальме. 

С конца XVIII века мадам имела магазин на Кузнецком мосту, а потом в собственном доме в Глинищевском переулке близ Тверской, где среди прочего торговала превосходными шляпками с запредельными ценами, отчего москвичи прозвали ее «обер-шельмой» - даже считают, что само слово шельма произошло от ее имени. У нее был такой «приезд», что Глинищевский переулок был весь заставлен каретами, а сам магазин стал модным центром встреч московского бомонда. Знатные клиенты однажды спасли саму мадам, когда ее магазин был запечатан за контрабанду. Профиль модистки был весьма широк. У нее заказывали и «приданое» для богатых девиц на выданье, и бальные платья, - так мадам попала на страницы эпопеи «Война и мир»: именно к ней старуха Ахросимова повезла одевать дочерей графа Ростова. 

Модистку постигла печальная и нелестная участь. Когда Наполеон напал на Россию, два враждовавших мира столкнулись и на Кузнецком мосту. Став советницей Наполеона, опытная мадам давала ему ценные рекомендации относительно политики в России. По преданию, она отговорила его от идеи отменить крепостное право, так как русские не поймут его благодеяния, и она же придумала устроить для императора походную кухню в алтаре Архангельского собора. Французские гвардейцы охраняли ее магазин на Кузнецком, как и имущество остальных своих соплеменников, от воровства и пожара, но будущего у мадам в России больше не было: вместе с наполеоновской армией она покинула Москву и в дороге умерла от тифа. 

Главнокомандующий граф Ростопчин изгнал французов с Кузнецкого моста и запретил вывески на французском языке. Здесь даже собирались построить храм Христа Спасителя на месте Пушечного двора, но для него выбрали Воробьевы горы, и все вернулось на круги своя. Уже в 1814 году на Кузнецком мосту наблюдалось «прежнее владычество французских мод», которые так громил Фамусов. Кстати, его литературная доченька сама «проживала» на Кузнецком мосту - прототипом Софьи считают княжну Наталью Щербатову, жившую в усадьбе в самом начале Кузнецкого моста (дом№2). 

А вскоре здесь вновь запестрели вывески на французском языке с изображением парижских модниц и изысканных купидонов. В 1833 году Пушкин писал жене: «Важная новость французские вывески, уничтоженные в год, когда ты родилась, появились опять на Кузнецком мосту». Пушкин тоже оказался причастен к московской моде. На смену Обер-Шальме пришла еще более известная модистка Сиклер, в московском просторечии Сихлерша. В Петербурге она имела магазин близ Гороховой улицы, а в Москве - на Большой Дмитровке. У нее одевался высший свет России и жены знаменитостей. Одной из постоянных клиенток Сиклер была Натали Пушкина, которая обожала заказывать у нее туалеты, а однажды преподнесла в подарок шляпку от Сиклер жене Павла Нащокина, друга Пушкина. Из писем поэта известно, что модистка не раз теребила его за долги. Говорили, что Пушкин заплатил Сиклер за туалеты жены сумму, едва ли не большую гонорара за «Историю Пугачевского бунта», а после смерти Пушкина опека возместила Сиклер еще 3 тысячи его долгов. Высшее общество заказывало у Сиклер бальные платья в тот год, когда Москву посещал Николай I, за что модистка имела в месяц 80 тысяч барыша. Выходили и казусы. Иногда не богатые, но нежные мужья большим финансовым усилием баловали любимых жен платьем от Сиклер, но оно оказывалось настолько роскошным, что в нем нельзя было показаться на вечер в обществе их круга, и для визитов требовалось шить новый туалет попроще. Над такими мужьями особенно любил язвить М.Е.Салтыков-Щедрин, - его собственная жена выписывала платья себе и дочери только из Парижа, и «скупочные аппетиты» супруги сильно огорчали сатирика. 

Преемницами Сиклер стали две московские модистки. Первой была «французская искусница» госпожа Дюбуа, имевшая на той же Большой Дмитровке лучший магазин с изысканной круглой залой, где всегда были самые хорошие шляпы и не витринах, а в шкафах - для знатоков. Это был магазин для тех, кто мог «кинуть» за шляпку 25 рублей серебром, чтобы покрасоваться в ней 3-4 раза. Шляпный сезон у Дюбуа бывал в первых числах декабря и в апреле: к этому времени устанавливались фасоны зимних и весенних шляп. К ней рекомендовали ехать и затем, чтобы иметь представление, что сейчас носят - шили у нее и бальные, и подвенечные платья . Поблизости стоял магазин ее конкурентки Элизы Сегино - еще одной «властительницы дум» московских модниц. Сегино считали самой добросовестной модисткой, делавшей добротно и не бравшей втридорога. Она, кстати, умела шить на маскарады, и особенно рекомендовалось ее домино, не портившее изящных линий фигуры. 

Второй преемницей Сиклер с 1850-х годов стала знаменитая мадам Минангуа: ее слава лучшей модистки Москвы не меркла до самой революции. Мадам имела роскошные магазины и на Большой Дмитровке, и на Кузнецком мосту, которые были посвящены исключительно последним парижским модам. Здесь делали дамские платья, приданое, белье и корсеты изящной отделки. Это была крупнейшая и самая дорогая в старой Москве фирма заказа капризного дамского платья даже в ту пору, когда появились в изобилии магазины готовой европейской одежды. 

Важнейшими же были бальные туалеты, в которых женщина представала на глаза столичному бомонду - согласно этикету, даже в самом роскошном платье нельзя было показываться более 3-4 раз. Наиболее дешевыми были девичьи платья: для самой балованной оно стоило 80 рублей серебром, легкое, с воланами, из шелка или газа. Дама же платила за одну только ткань для сего туалета 200 рублей серебром, а за само платье - еще сотни рублей. Роскошь неимоверная, которую, воздыхали современники, право, стоило бы ограничить каким-нибудь законом. 

Выгодней выходило тем, кто сам занимался своими нарядами, умело используя разные хитрости. Например, отечественный бархат фирмы Сапожниковых мало чем уступал французскому, но стоил гораздо дешевле, так что нарядное платье обходилось в 40-50 рублей. Рассказывали об одной «умной графине», которая умудрилась, не пропуская ни одного значительного бала и выезда, за год издержать на одежду всего лишь 600 рублей серебром: у Дюбуа более этой суммы брали только за один только фасон. Секрет графини оказался прост: «Да я никогда не отдавала свои платья шить на Кузнецкий мост». 

И все же высшее общество предпочитало только Кузнецкий мост, «святилище роскоши и моды», поскольку там был богатый выбор. Магазин парижских мод Демонси особенно жаловала старая московская аристократия - среди них была помещица с Петровки, Анна Ивановна Анненкова, московская чудачка и самодурка. Ее сын Иван, часто сопровождавший мать в этот магазин, влюбился в юную приказчицу, француженку Полину Гебль, дочь погибшего наполеоновского офицера. После событий 1825 года она отправилась за женихом в Сибирь, и эта история стала сюжетом фильма «Звезда пленительного счастья». 

Кузнецкий мост предлагал свои услуги как по пошиву, так и по продаже готового платья - конфекциона, которое стало теснить модисток с середины XIX века. После отмены крепостного права резко повысился спрос на более простую одежду. Кстати, тогда же началась и женская эмансипация, вызвавшая новую революцию в одежде и тоже в виде женского бунта- теперь против мужского вкуса. Вместо желания доставить удовольствие и вызвать поклонение феминистки требуют строгий деловой стиль одежды, удобной для работы учительниц, врачей и телеграфисток. Тогда появился женский костюм - жакет и юбка из недорогих тканей шерсти и драпа. Однако знать продолжала раскупать модные и эксклюзивные новинки Кузнецкого моста. Он и в период конфекциона остался на высшем уровне. В его магазинах стали продавать «готовое платье из Парижа», а образцы «экспонировали» в витринах манекены. Многие крупные фирмы перешли на пошив готового платья по образцам европейских, а кроме того при каждом солидном магазине имелась пошивочная мастерская, где делали платья на индивидуальный заказ по предложенным готовым моделям. Хозяева лично выезжали в Париж за новейшими моделями два раза в год, и привозили секретный «гвоздь сезона». Менее солидные конкуренты поступали двояко - либо хитростью пытались увидеть этот «гвоздь» до демонстрации и попросту утащить его образец, либо срисовывали его с витрины и отправлялись в свои мастерские шить такое же платье. Наибольшее оживление царило с марта по июнь и с сентября по начало декабря, поскольку потребители делали заказы в острый момент смены сезона, дабы угнаться за модой, и минимальный срок исполнения составлял 24 часа. 

В доме, где был когда-то старый ресторан «Яр», в конце 1820-х годов поселился гремевший на всю Москву модный портной Сатиас, прославившийся и тем, что клиентки-дворянки дотла разорили его неплатежами. Чуть позднее в этом же доме открылся самый известный в старой Москве французский магазин «Город Лион», основанный Жюли Пикаром в 1848 году для продажи готового платья, а потом при нем появилась пошивочная мастерская, обеспечивавшая полный комплект одежды из собственных тканей. Здесь обслуживали высший свет Москвы, причем не создавали собственные образцы, а исключительно копировали иностранные модели, что и требовалось для московского бомонда. Еще одной известной фирмой был магазин дамских модных платьев Отто Левенштейна на Кузнецком мосту, 20: его дочь выучилась шитью в Париже, и вернувшись, стала хозяйкой моднейшей швейной фирмы Москвы - она была матерью великолепной Маргариты Кирилловны, жены мецената Михаила Морозова. 

Именно на Кузнецком мосту начинался «Мюр и Мерилиз» - первый в России универсам, прозванным «московским Лувром», где можно было купить все кроме продуктов. Первоначально компаньоны шотландцы Арчибальд Мерилиз и его шурин Эндрю Мюр открыли на углу Кузнецкого моста и Петровки оптовый магазин дамских шляп и галантереи, а потом выстроили по соседству огромный магазин. Здесь торговали готовым платьем широчайшего выбора, а дамские вещи изготовляли по модным лондонским и парижским моделям в мастерских, но исключительно по твердым ценам, что лишало «умных дам» возможности выгадать подешевле. Зато была уникальная комната без окон, освещенная газовыми фонарями, как в лондонских магазинах, чтобы модницы на примерке могли судить о цвете шелковых материй при вечернем освещении. Здесь разрешалось даже обменять или сдать купленный товар, за исключением вещей, хоть раз побывавших в употреблении или возвращенных по окончании модного сезона. 

Петровка, прозванная «московским Парижем», вторила Кузнецкому мосту. Модный магазин готового платья Мандля, имевший пошивочные мастерские в разных частях города, обслуживал разные сословия: на престижной Петровке шили для состоятельных клиентов, в магазине на Тверской - для иногородних, а на «заштатной» Сретенке - для средних классов. Здесь открылся и «последний крик Петровки» - знаменитый Петровский пассаж, созданный владелицей Сандуновских бань Верой Фирсановой. Миллионерша пожелала устроить в Москве собственную шикарную «торговую галерею» по подобию европейских для очень состоятельной клиентуры. С французского «пассаж» означает «проход» - магазин и стал «проходом» между Петровкой и Неглинной. Он открылся в 1906 году, о чем сообщили лишь кратким извещением в газете, подчеркивая его элитарный характер. Здесь были представлены все самые крупные отечественные и европейские фирмы, предлагавшие для модников лучшие шерстяные и шелковые ткани, белье, корсеты, галстуки, зонты, текстиль и т.п. С открытием Пассажа и «Мюра» больше не строили подобных магазинов в центре Москвы, поскольку никто не мог тягаться с их владельцами средствами, да и привлечь клиентов было уже нечем. 

Другим спутником Кузнецкому мосту стал Третьяковский проезд, - крохотная улица, устроенная в 1872 году на средства братьев Третьяковых. Здесь открывались самые модные магазины готовой одежды, причем их владельцы были лично знакомы с Третьяковыми, так как для аренды местных помещений требовался авторитет хозяина фирмы и наличие связей. В 1880- годы тут был ультрамодный магазин готового платья братьев Алексеевых из Лондона и Парижа, где любил покупать одежду сам П.М.Третьяков, предпочитавший только лучшее. Улица стала символом моды, и именно поэтому рядом выбрали место для строительства «Метрополя». В фойе гранд-отеля, как когда-то в салоне мадам Шальме, светские круги устраивали «смотр» туалетов. 

Русские, как видим, тоже участвовали в этом празднике жизни. В 1843 году на Кузнецком мосту усилиями славянофилов был демонстративно открыт русский магазин, где русскими были и товары, и приказчики. Разумеется, существовали известные отечественные модистки. Края Кузнецкого моста покорила великая Надежда Ламанова, открывшая свою фирму на Большой Дмитровке в 1885 году. Уже в 1900 году она была удостоена звания «Поставщика Двора Его Императорского Величества» за платья для императрицы Александры Федоровны. Ламанова стала главной соперницей изысканных французских модисток и имела самую высшую клиентуру - ей не раз предлагали переехать в Париж, но она была русской художницей. Одевалась у нее столичная аристократия и богема, а сезон длился целых 8 месяцев - у других он не дотягивал и полугода. Она всегда повторяла, что шить не умеет и лишь делала наколку в материале на фигуре заказчика, как скульптор делает предварительный набросок своего творения. Это было сущей пыткой для клиентов, но те предпочитали терпеть и говорили, что Ламанова деспотична, как Нерон в сенате, «истиранит примерками», зато платье получится как из Парижа. С ней дружили К. Станиславский, который называл ее вторым Шаляпиным, и Гликерия Федотова, шить у нее мечтали Вера Холодная и «великолепная Маргарита Кирилловна», у нее одевалась Ольга Книппер-Чехова, «самая элегантная леди» своего времени. Слава Ламановой не меркла и в советскую эпоху - она стала художником по костюмам для кинофильмов «Александр Невский» и «Цирк». 

Исторические традиции Кузнецкого моста тоже сохранились при советской власти. Знаменитый Дом моды притягивал женщин показами моделей и особенно продажей готовых выкроек. Его верхний зал украсили 50 деревянных фигур, представлявших историю костюма со времен древнейших цивилизаций. Да и магазин женской одежды «Светлана» появился на месте бывшего модного магазина Джемса Шанкса. Так что Кузнецкий мост и сегодня остается самим собой, и отчасти можно порадоваться живучести исторических традиций. Жаль, что не всем остальным уголкам Москвы удается сохранить свое московское лицо в угоду «мимоходящей новизны»..